Конвульсии империи. Какими будут последствия войны для России и Украины
Такое убеждение выразил в эфире Радио НВ известный писатель, вице-президент Ассоциации украинских писателей Юрий Андрухович.
Это традиция, которая не начинается где-то в прошлом столетии, а тянется в глубины московской государственности. Возможно, даже не к сожженному Меншиковым Батурину, а еще дальше, еще глубже — возможно, к уничтоженному Андреем Боголюбским Киеву.
Мы все время наблюдаем эту агрессию, эту ненависть северо-восточного народа к нашему, и это во многом замешано на элементарной зависти, на том, что у нас все лучше, что мы красивее, талантливее, добрее и так далее, — можно выстраивать целый ряд каких-то, с позволения сказать, мотивов, которые и породили эту антикультуру уничтожения, тотального разорения, выжигания любого проявления жизни.
Размышляя о том, почему мы даже после того, как получили нашу независимость в 1991 году, так не хотели видеть эту часть нашей истории, следует прежде всего говорить о том, что это было строго запрещенное знание. Советские власти до своих последних дней делали все для того, чтобы блокировать эту информацию.
В окрестностях Демьянова лаза [урочище возле Ивано-Франковска, место массовых расстрелов узников из тюрьмы НКВД в 1939—1941 годах] жили люди, которые были свидетелями этих преступлений, но и в течение 50-х они молчали, и в 60-е, и в 70-е.
О Голодоморе, совершенном в 1932—1933 годах, массово заговорили только тогда, когда за это перестали уголовно преследовать. И это свидетельствует о том, что тоталитарная советская машина, репрессивная машина тщательно следила и заботилась о том, чтобы ее преступления оставались вытеснены в память.
Россия всегда возвращается к культуре массовых преступлений
Вместе с тем, в последние годы существования СССР у нас, украинцев, фактически, не было каких-то особых оснований бояться российской агрессии. Россия демонстрировала устойчивую тенденцию к тому, что она становится демократической и будет еще демократичнее Украины.
Ранние 90-е прошли под знаком положительного отношения к происходящему в Москве, как там реформируют страну, как Россия времен Ельцина демонстрирует свою прозападность, свое желание стать частью демократического цивилизованного мира, — и ей это даже вроде бы удается гораздо лучше, чем посткоммунистической Украине с ее тогдашним президентом-партократом. Это, безусловно, усыпило.
В нашем обществе не возникало впечатления, что на самом деле Россия обязательно будет идти на нас войной. Эта война, которая должна была бы разразиться вместе с распадом СССР, то есть в 1991 году, была отложена на десятилетия, и вот, собственно говоря, это произошло. Но, тогда, в то время мы этого не видели.
Первым тревожным сигналом был довольно большой электоральный успех Жириновского в 1993 году. Думаю, что секретом этой победы — то есть никаким не секретом на самом деле — был его агрессивный, милитаристский тон, которым он очень контрастировал с тогдашней партией власти в России.
Но мы опять же думали: «Господи, ну это такой вот урод, сигнализирующий о том, что в России есть экстремисты, но мейнстрим у них нормальный и все будет хорошо».
Однако Россия всегда возвращается к культуре массовых преступлений, и это напрямую связано с имперским величием. Без этого инструментария, этих преступных, насильственных средств Россия в этом своем территориальном измерении просто не имеет никаких шансов на существование. Без насилия она невозможна.
Насилие, причем массовое, и обеспечивающая его махина, это, на самом деле, единственная необходимая предпосылка для существования этого колоссального государства. Мы и сегодня являемся свидетелями того, как это работает, когда, скажем, видим невероятно высокие проценты населения, якобы одобряющего войну и поддерживающего ее организатора. 70−80% этой поддержки — это тоже эффект огромного аппарата унижения и насилия.
Россия архаична, она апеллирует только к прошлому, у нее нет ни одного проекта на будущее, и соответственно она во многом опирается на инстинкты, рефлексы, на то, что мы называем средневековьем — употребляя это слово не в значении периода истории человечества, а как олицетворение определенных жестоких, страшных, темных вещей.
Однако империи отжили свое, мы об этом говорили в тех же 1990−1991-х годах, и вот она одна такая остается. И мы все это время являемся свидетелями ее конвульсий. А теперь стали не только свидетелями, но и жертвами, объектом этих конвульсий, ибо эта война, развязанная против нас, есть не что иное, как конвульсии этой империи.
И эта война, по моему глубокому убеждению, будет причиной ее гибели — мне кажется, что в этом и предназначение Украины как таковой. Возможно, временное историческое предназначение, и после того, как оно будет выполнено, мы подумаем о следующей национальной идее, но пока она у нас оказывается такова, что на нас должна сломаться и на попытках уничтожить нас должна распасться и прекратить существовать эта империя.
И те жертвы, которые мы все сейчас видим, то, как их много и какое дьявольское разнообразие всех тех преступлений, которые совершают россияне на наших землях — это совершенно исключительный, уникальный предохранитель от беспамятства.
Когда мы теперь употребляем топоним Буча, мы распространяем его [на другие оккупированные территории]. К сожалению, таких мест много в Украине, и их станет больше. И я уверен, что это все повлечет за собой особое состояние нашей национальной памяти — то есть мы действительно перестанем забывать. Мы не забудем.
Кулеба исключает особый статус для Донбасса на условиях России
Читайте більше новин по темі:
Распечатать
